|
Николай вполне сочувствовал идее такой борьбы, но до сих пор уклонялся от организации подобных съездов. Теперь, в 1833 г., после Ункиар-Искелесси, можно было и не опасаться интриг Меттерниха. Поэтому Николай согласился на созыв съезда. Мало того, он решил использовать намеченный съезд австрийского, прусского и русского монархов и их министров не только для того, чтобы условиться относительно общей борьбы с революцией, но и для того, чтобы позондировать позицию Австрии в турецком вопросе. Умысел Николая был ясен: Меттерних в нем нуждался, как в опоре против революционных потрясений, грозящих гибелью Габсбургской монархии, а также против французской политики, направленной против австрийского владычества в Ломбардии и Венеции. В Мюнхенгреце, где в сентябре 1833 г. состоялся съезд, Николай в самом деле с полной готовностью обещал поддержку Меттерниху. Но зато он рассчитывал, что отныне Австрия не будет противиться русскому продвижению к Константинополю. Однако тут царь ошибся: Меттерниху замыслы Николая казались смертельно опасными не только для Турции, но и для самостоятельного существования Австрии. Вот что об этой попытке царя рассказал впоследствии, уже в конце своей жизни, сам Меттерних. «Это было в Мюнхенгреце, за обедом. Я сидел напротив его величества. Наклонившись над столом, царь спросил меня: князь Меттерних, что вы думаете о турке? Я притворился, что не услышал вопроса, и сделал вид, что оглох, когда он обратился ко мне снова. Но, когда он повторил вопрос в третий раз, я принужден был ответить. Я сделал это косвенным образом, спросив в свою очередь: обращаетесь ли вы, ваше величество, ко мне с этим вопросом, как к врачу или как к наследнику? Император не ответил и никогда со мной вновь уже не заговаривал о больном человеке».
Итак, в Мюнхенгреце царя постигла неудача. Отныне он знал, что Австрия будет попрежнему противиться русской политике продвижения к проливам.
Само собой возникал вопрос и о другом партнере. Этим другим партнером, несравненно более сильным, могла быть только Англия. Но прошло 11 лет после Мюнхенгреца, пока Николаю показалось возможным попытаться снова заговорить о Турции, как о «больном человеке», — и на этот раз именно с Англией. До тех пор, при Пальмерстоне, это было абсолютно немыслимо — даже до того конфликта, который возник из-за отказа в агремане для Стрэтфорда-Каннинга.
 | страница назад |
|
страница вперед |  |
 |
Оставьте Ваш комментарий к этой статье и получите доступ к закрытому разделу сайта |
Добавление комментария |