Деятельность русской дипломатии в период между 1726 и 1762 гг. подготовила раз решение тех основных проблем внешней политики, которые стояли перед Россией с конца XVII века. «На севере — Швеция, сила и престиж которой пали именно вследствие того, что Карл XII сделал попытку проникнуть внутрь России... На юге — турки и их данники, крымские татары, представлявшие собою лишь обломки прежнего величия… бывшая в состоянии полного развала Польша..., неспособная по своей конституции ни к какому общенациональному действию и обреченная тем самым стать легкой добычей своих соседей... За Польшей лежала другая страна, которая, казалось, пришла тогда в состояние безнадежного развала, — Германия. Со времени Тридцатилетней войны Римско-германская империя являлась государством лишь по имени... И в качестве соперницы австрийской династии уже начинала наряду с нею постепенно выдвигаться прусская». «Никогда мировое положение не было более благоприятно для завоевательных планов царизма, чем в 1762 г... Семилетняя война расколола всю Европу на два лагеря. Англия сломила мощь французов на море, в Америке, в Индии, а затем покинула на произвол судьбы своего континентального союзника, прусского короля Фридриха II. Этот последний стоял на краю гибели в 1762 г...» Такова была международная обстановка, в которой пришлось действовать вновь образовавшемуся правительству Екатерины II. Во главе ведомства иностранных дел фактически стоял один из наиболее образованных и умных государственных деятелей того времени — Н. И. Панин — «самый искусный, самый смышленный, самый ревностный человек при моем дворе», как писала о нем Екатерина II тотчас по вступлении на престол. Неподкупно честный, Панин, по словам одного английского дипломата, не преследовал «других целей, кроме тех, какие соответствуют пользе и чести его государыни и укреплению в России правительства». «Один из самых любезных людей», на языке которого, если верить его недоброжелателям, не было слова «нет», он в серьезных вопросах твердо и последовательно проводил свою линию.

С первых же шагов большое и активное участие во внешней политике своего государства принимала сама Екатерина. Ни один серьезный вопрос в этой области не проходил мимо нее, ни одно ответственное решение не принималось без непосредственного ее вмешательства. «Я хочу управлять сама, и пусть знает это Европа!» — говорила она Потемкину. С молодых лет вовлеченная придворными интригами в большую политику, Екатерина имела уже значительный опыт в деле дипломатии и свои недюжинные дипломатические способности развила в дальнейшем до совершенства. Она обладала большим искусством притворства, которое в XVIII веке, как и часто позже, считалось основным качеством дипломата. «Весьма ошибутся,— говорила она сама про себя, — кто по персональным приемам будет судить о делах». Не менее искусно использовала Екатерина II «просветительную» фразеологию, которой она умело прикрывала свои честолюбивые замыслы. Нарушая права Польши как независимой державы, подготовляя ее расчленение, она облекала свои действия в форму защиты «свободы» польского народа. «„Просвещение” — это был в восемнадцатом веке лозунг царизма в Европе...», — говорит Энгельс.

Сила Екатерины как дипломата заключалась, однако, не в этом. Как умная женщина, она понимала, что достоинство страны, которой она управляет, есть и ее собственное достоинство. В своих дипломатических выступлениях она выставляла себя поборницей национальной политики, не отделяя себя от России. «Я императрица России, — писала она по поводу задевшего ее лично притязания датского двора участвовать в опеке над великим князем Павлом Петровичем, — и худо оправдала бы надежды народа, если бы имела низость вручить опеку над моим сыном, наследником русского престола, иностранному государству, которое оскорбило меня и Россию своим необыкновенным поведением». Она так часто повторяла подобные суждения, что, наконец, сама убедила себя в их истине, и это давало всем ее действиям большую уверенность и силу.

В течение почти 20 лет Екатерина работала рука об руку с Паниным, хотя лично ему не доверяла и не любила его, считая его сторонником ограниченной формы правления. В ноябре 1780 г. Панина сменил «полномочный для всех негоциации» князь А. А. Безбородко. Даровитый и работоспособный, исполнительный чиновник, владевший отлично даром составлять доклады, он был в сущности только прекрасным исполнителем воли императрицы. Официально Безбородко занимал должность ее секретаря. Занявший место Панина вице-канцлер, сын знаменитого отца, сам полная бездарность — граф Иван Андреевич Остерман, «автомат» и «соломенное чучело, ничего не делающее и не имеющее веса», был «первоприсутствующим» в иностранной коллегии только по имени. Зато непосредственное участие во всех «политических тайнах» принимал в это время Потемкин. Екатерина любила называть Потемкина своим «учеником» в политике, но сама поддавалась увлекательности и блеску его внешнеполитических проектов.

В момент вступления на престол Екатерины II русской дипломатии предстояло в первую очередь принять меры к восстановлению международного престижа России, расшатанного за время правления Петра III выходом из Семилетней войны и резким переходом от союза с Австрией к союзу с Пруссией. Правительство Екатерины II под давлением общественного мнения порвало военный союз с Фридрихом II. Однако оно не нарушило мирного договора. Эта осторожная политика не удовлетворила ни одной из воюющих сторон; тогда Екатерина предложила свое посредничество; оно было отклонено, и Губертсбургский мир был заключен без всякого участия России. В позиции, которую заняла Екатерина в отношении участников Семилетней войны, сказалось новое направление международной политики России. Новый внешнеполитический курс заключался в том, чтобы Россия могла «следовать своей собственной системе, согласной с ее истинными интересами, не находясь постоянно в зависимости от желаний иностранного двора». Правительство отлично понимало, какой ущерб для интересов и достоинства России происходил «от сопряжения дел политической системы нашей империи с другими посторонними державами», которые только искали «пользоваться нами». «Мы систему зависимости нашей от них [дворов версальского и венского] переменим, — заявлял Панин, — и вместо того установим другую беспрепятственного нашего собою в делах действования». «Время всем покажет, — писала Екатерина в начале своего царствования, — что мы ни за кем хвостом не тащимся». Поэтому Екатерина все свои усилия направляла к тому, чтобы заставить западноевропейские державы служить интересам Российской империи и помогать ей осуществить планы, которые со времени царя Алексея и Петра I не сходили с очереди: воссоединить украинские и белорусские земли, все еще находившиеся под властью Речи Посполитой, укрепить положение России в Прибалтике и продвинуться к Черному морю. На пути осуществления этой программы стояла в первую очередь Франция, которую поддерживала Австрия. Вся политическая система Франции в Восточной Европе строилась издавна на Польше, Швеции и Турции, которые должны были служить оплотом против возраставшего влияния России. С другой стороны, Франция была заинтересована в том, чтобы не допускать проникновения русского торгового капитала на Ближний Восток в ущерб французской торговле.

Первым по времени в связи со смертью короля Августа III стал на очереди польский вопрос. Екатерина в инструкции своим агентам выдвинула задачу избрания короля, «интересам империи полезного, который бы, кроме нас, ни откуда никакой надежды в достижении сего достоинства иметь не мог». Уже раньше намечалось сближение с Пруссией, имевшее целью «вырвать» Фридриха II «из рук Франции», т. е. предотвратить объединение его государства с основным врагом России. Пруссия являлась естественным противником германского императора. Однако, по словам Энгельса, «этот противник был еще слишком слаб, чтобы обходиться без помощи Франции или России — особенно России, — так что чем больше он освобождался от вассального отношения к Германской империи, тем вернее он попадал в вассальное отношение к России». Сближение между Россией и Пруссией вылилось в оборонительный союз, заключенный в апреле 1764 г. в Петербурге. Секретными статьями договора были предусмотрены: денежная субсидия России от Пруссии в случае войны с Турцией, единство действий в Швеции и, наконец, недопущение каких-либо изменений в конституции Польши, так как обе договаривавшиеся державы были заинтересованы в поддержании политической слабости Речи Посполитой. Союз с Пруссией позволял, таким образом, России влиять на польские дела, сдерживать Турцию, «первенствовать на севере» и «играть первую роль в Европе... без больших затрат со стороны России». Этот крупный успех русской дипломатии был первым результатом внешнеполитической программы Панина, ориентировавшегося на дружбу с Пруссией; назначение его в конце 1764 г. «первоприсутствующим в Коллегии иностранных дел» знаменовало официальное признание этой программы.

В 1766 г. был заключен торговый договор с Англией. И в данном случае согласие русского правительства было куплено ценой полного единодушия с ним в польском вопросе, проявленного со стороны Англии. Англию связывали с Россией и более широкие политические соображения, поскольку у них был один общий противник — Франция. Отсюда единство действий русской и английской дипломатии и в Швеции, находившейся в союзе с Францией.

В отношении Швеции русская дипломатия совместно с английской держалась приблизительно тех же методов, что в Польше. Она и тут стремилась искусственно сохранить архаическую форму шведского государственного устройства и поддерживала на сейме англо-руссофильскую партию: на создание такой партии оба правительства, русское и английское, тратили попрежнему очень значительные средства. Большие субсидии выплачивались и шведскому правительству. Этим путем надеялись не допустить возобновления франко-шведского союза. В 1765 г. к этим расходам была привлечена и Дания, ценой уступки ей голштинских владений великого князя Павла Петровича; в договор Панин включил и пункт о помощи в случае войны России с Турцией.

Сепаратные соглашения с отдельными государствами по вопросам североевропейской политики Панин пытался объединить в общую «северную систему». Мысль о такой системе подал еще в 1764 г. русский посол в Дании барон Корф. Проект его заключался в том, чтобы «на севере составить знатный и сильный союз держав» против Франции и ее союзницы Австрии с участием Англии. В состав «северного аккорда» должны были войти Россия, Пруссия и Дания, «в качестве держав активных», и Польша и Швеция — «в качестве держав пассивных»; от последних требовалось только сохранение мира. «Северный аккорд» должен был «вывести Россию из постоянной зависимости» от других держав и предоставить ей «в общих делах знатную часть руководства», особенно на севере. Идея «аккорда» не встретила, однако, сочувствия в Берлине. Фридрих II был уже вполне удовлетворен результатами, достигнутыми благодаря союзу с Россией, и вовсе не хотел брать на себя какие-либо новые обязательства, клонившиеся к усилению международного могущества своей союзницы.

Несмотря на неудачу проекта Корфа — Панина, Россия в достаточной степени развязала себе руки в отношении Польши. Как повод для вмешательства в дела Речи Посполитой и подчинения ее воле российского самодержавия был использован дипломатией прием защиты интересов некатолического населения Польши (диссидентов). Уже в 1764 г. Россия и Пруссия, поддержанные Англией и Данией, выдвинули перед польским сеймом требование равноправия диссидентов. С другой стороны, последовательно опротестовывались все мероприятия, имевшие целью укрепить государственный строй республики. В 1766 г. Россия и Пруссия потребовали сохранения во что бы то ни стало права «либерум вето», являвшегося наиболее вредным архаизмом в сеймовой конституции. Широко использованы были подкупы, но прибегали и к более решительным мерам: отряды русских войск не покидали польской территории. Русскому послу Репнину удалось в 1767 г. объединить диссидентов и часть католиков, недовольных правительством, и образовать конфедерацию (союз шляхты). Под предлогом помощи этой конфедерации в Варшаву были введены русские войска; это заставило сейм принять закон об уравнении диссидентов в правах с католиками. Одновременно Россия взяла на себя гарантию сохранения старой польской конституции, без отмены которой невозможно было и думать о выходе Речи Посполитой из состояния непрерывной анархии, выгодного для ее соседей.

Чтобы остановить дальнейшие успехи русской политики, Австрия и Франция прибегли к содействию Турции. Под непосредственным воздействием австрийского и французского послов Турция в конце 1768 г. объявила войну России. В связи с турецкой войной и был выдвинут вопрос о разделе Польши. Эта идея обсуждалась в русских и прусских дипломатических кругах едва ли не с 1763 г. Екатерина неоднократно зондировала почву в Берлине. Едва началась турецкая война, как Фридрих II уже выступил открыто с проектом раздела. Он даже намекал, что Россия могла бы за счет польских земель не только вознаградить себя за военные издержки, но и получить помощь со стороны Пруссии и Австрии против турок. С величайшим мастерством Екатерина и Панин оттягивали прямой ответ, несмотря на чрезвычайную настойчивость прусского короля; они желали точнее узнать намерения своего союзника и, по возможности, снизить его требования. Только заключение летом 1771 г. Австрией оборонительного союза с Турцией заставило русское правительство поторопиться с разделом. Вначале 1772 г. уже было достигнуто предварительное соглашение между заинтересованными державами. Окончательно «но было скреплено в августе. Россия получила польскую часть» Ливонии и часть Восточной Белоруссии. За это ей пришлось понизить свои требования в отношении Турции. По Кучук-Кашарджийскому договору 1774 г. Россия получила Кинбурн. Керчь, Еникале и Азов и добилась признания независимости Крыма. Последний пункт Кучук-Кайнарджийского договора открыл, однако, русской дипломатии возможность вмешательства в крымские дела: это завершилось в 1783 г. присоединением Крымского полуострова к владениям Российской империи.

С конца 70-х годов Екатерина, получив от союза с Фридрихом II все, что могла, начинает отклоняться от панинской ориентации на Пруссию и искать новых путей в своей европейской политике. Чувствуя силу государства, во главе которого она стояла, русская императрица хочет играть решающую роль в судьбах Центральной Европы и осуществить мечту, не погадавшую ее с первых лет ее царствования, — «быть вершительницей судеб Европы». Разразившаяся в Европе война за баварское наследство между Пруссией и Австрией дала Екатерине удобный повод для этого. Фридрих в качестве союзника ожидал военной помощи от России; но Екатерина предпочла выступить властным посредником и обратилась в Вену с грозной декларацией, предлагая Марии-Терезии «вполне удовлетворить справедливые требования немецких князей». С другой стороны, представитель Екатерины в прусском лагере «вел себя как полномочный министр, прибывший предписывать законы Германии именем своего двора». Таким обрезом, сразу стало очевидно, что «знаки дружбы России к Пруссии служили лишь желанию Екатерины вмешаться под этим предлогом в дела Германии для распространения своего влияния на всю Европу». Тешенский мир 1779 г., закончивший войну, был триумфом русской императрицы. Она выступала в качестве не только посредника, но и гаранта закрепленного договором порядка. С этого момента Россия становилась, говоря словами современников, как бы «сочленом империи» и «по своему усмотрению» могла участвовать в делах Германии. Немецкие князья осаждали своими просьбами императрицу, обращаясь к ней за разрешением своих споров и недоразумений, славословя ее «за дарованный Германии мир, прославляя ее, яко спасительницу ее, и прося, чтобы, продолжая таковые излиянные благодеяния в качестве ручательницы германской конституции, ни на час ее от милостивейшего воззрения не отлучала». В Петербурге при Коллегии иностранных дел даже возникло особое немецкое отделение служившее проводником русской «инфлюенции» (т. е. русского влияния в Германии). Сам престарелый Фридрих II заискивал перед «северной Семирамидой», в надежде при ее содействии создать под своим главенством союз князей в Германии и образовать грозную антианглийскую коалицию.

Германией не ограничивались перспективы екатерининской внешней политики. Англия стремилась использовать русские силы для войны с Америкой и даже предлагала за это уступить России остров Минорку. Однако Екатерина и тут предпочла предписывать международные законы, а не сражаться за других. В связи с англо-американской войной Россия выступила 28 февраля 1780 г. со знаменитой декларацией о морском вооруженном нейтралитете. Этот акт устанавливал права нейтральных судов на море защищать себя оружием. К декларации присоединилась большая часть государств, кроме Англии, против которой она и была направлена.

Тешенский мир и декларация о «вооруженном нейтралитете» наглядно показали, насколько далеко шли теперь притязания русской дипломатии, и какого значения достигла Россия в области международных отношений. Но они же свидетельствовали и об отходе от «северной системы» Панина.

С 1780 г. начинается сближение России с Австрией; встреча Екатерины II с императором Иосифом в Могилеве в этом году нанесла «ужасный удар влиянию прусского короля». На этом свидании установлено было «одинаковое положение» России и Австрии в отношении Турции и Польши, и путем обмена собственноручными письмами заключен оборонительный союз. В следующем году Панин был уволен в заграничный отпуск.

Все внимание русской дипломатии, руководимой непосредственно самой Екатериной и всесильным Потемкиным, отныне направлено было на разрешение турецкой проблемы и осуществление так называемого «греческого проекта». Дело шло уже не о территориальных приобретениях за счет Турции» а о полном изгнании турок из Европы и о восстановлении Греческой империи, корона которой предназначалась внуку императрицы Константину Павловичу; из Молдавии и Валахии предполагалось образовать буферное государство Дакию; Австрия со своей стороны должна была получить западную часть Балканского полуострова. «Царьград в качестве третьей Российской столицы, — говорит Энгельс, — наряду с Москвой и Петербургом, — это означало бы, однако, не только моральное господство над восточно-христианским миром, это было бы также решительным шагом к господству над Европой». К этому «решительному шагу» русская дипломатия готовилась исподволь. Приняты были меры к тому, чтобы ослабить сопротивление Франции. Торговый договор, заключенный с этой страной в конце 1786 г., способствовал значительному улучшению отношений между обеими странами и в частности отказу Франции от антирусской агитации в Константинополе. Наконец знаменитое путешествие Екатерины в «Тавриду» имело целью демонстрировать подготовленность России к войне за Черное море, а участие в нем австрийского императора Иосифа скрепляло антитурецкий союз с Империей.

Порта не стала ожидать нападения. Она сама объявила в 1787 г. войну России, побуждаемая к тому Англией. Согласно Могилевскому соглашению 1780 г., в союзе с Россией выступила Австрия. Неожиданно в войну вступила и Швеция, которая попыталась использовать удобный случай для возврата части потерянных при Петре прибалтийских земель, Англия и Пруссия, теперь стоявшие на враждебной к России позиции, не допустили, чтобы Дания, союзница России, вмешалась в шведско-русскую войну. Был момент, когда, казалось, Петербургу грозила опасность. Однако, в конечном итоге, по миру в Вереле, 1790 г., Швеция должна была отказаться от какого-либо изменения границ. Шведская война и заключение сепаратного мира Австрией расстроили планы Екатерины в отношении Турции; поход на Константинополь не мог состояться, и Ясский мир 1791 г. только продвинул границы России до Днестра и утвердил односторонний акт о присоединении Крыма.

В итоге — русская дипломатия эпохи Екатерины в основном разрешила задачи, унаследованные ею от XVII века; закреплены были достижения Петра Великого в Прибалтике; воссоединены земли, населенные родственными русскому народу белоруссами и украинцами. Россия стала твердой ногой на Черном море. Наконец, Российская империя завоевала решающий голос в делах общеевропейских. Во внешней политике Екатерины, по выражению Энгельса, «уже отчетливо намечены все существенные черты» политики царизма в XIX веке, — устремление на Балканский полуостров, «ослабление морского превосходства Англии посредством ограничительных международных правил», вмешательство в дела германских государств.

Возросшее в течение XVIII века международное значение России сказалось и в том, что постепенно за ее правителями был признан присвоенный им императорский титул (Германской империей — в 1744 г., Францией — в 1762 г. и Речью Посполитой — в 1764 г.). В то время как Западная Европа раздиралась внутренними противоречиями, отсталая, но «единая, однородная, молодая, быстро растущая Россия, почти неуязвимая и совершенно недоступная завоеванию», сумела занять выдающееся положение среди прочих европейских держав.

Деятельность русской дипломатии второй половины XVIII века не ограничивалась внешнеполитическими успехами. Ей принадлежит видное место в разработке принципов международного права. Акт о вооруженном нейтралитете лег в основу общепризнанного международного морского права. Конвенция с Турцией 1783 г. устанавливала принципы консульского права, также получившие международное признание.

 

 

страница назад

страница вперед

 

Комментарии

Комментарий от Aziz 9 октября 2015 г.   Все верно и описано подробно!!

 

Оставьте Ваш комментарий к этой статье и получите доступ к закрытому разделу сайта

Добавление комментария

Ваше имя:   E-mail (не отображается на сайте): Ваш отзыв: Введите слово с картинки